Новочеркасский электровозостроительный завод — крупнейшее предприятие Ростовской области — находится на городской окраине, в двенадцати километрах от центра. Чтобы добраться туда, нужно проехать по убитой дороге через широкий мост реки Тузлов, который когда-то перегородили танки Т-55 под командованием генерала Матвея Шапошникова. Ему дали приказ стрелять по рабочим, но он, Герой Советского Союза, прошедший Великую отечественную войну, сказал, что не видит здесь противника и отказался выполнить приказ командующего Северо-Кавказского военного округа Иссы Плиева.

Сейчас по этой дороге каждый день ездит водитель маршрутки Андрей Вилисов. Его дед Петр Груба и бабушка Прасковья работали на заводе, где был очаг забастовки. Рабочие вышли из цехов на улицу, чтобы потребовать от власти увеличить зарплату и понизить в несколько раз увеличенные цены на мясо. Для семей, ютившихся в холодных бараках или в съемных времянках, это был ощутимый удар по бюджету.

— Долгие годы я ничего не знал о забастовке, у меня было счастливое советское детство, как у всех — рассказал по пути Андрей Вилисов. — Когда уже учился в старших классах в 80-х годах, дед неожиданно решил мне рассказать, как он чуть не погиб от пулеметных и автоматных выстрелов на Московской улице (раньше улица Ленина). В школе нам, конечно, ничего не говорили. Это была страшная, позорная тайна. И вот тогда я понял, что не все так гладко в нашем советском детстве. Мне было очень интересно слушать деда. Я считаю, ему крупно повезло — его не допрашивали в КГБ, не посадили и он смог спокойно доработать до пенсии в своем кузнечном цехе, а его жена, моя бабушка в обмоточном цехе. Я и своим детям рассказываю о тех событиях, в школе им об этом не рассказывают.

Когда маршрутное такси подъехало к заводу, Вилисов показал главную проходную, откуда выходили его родные. В окне его маршрутки отражались окрашенные кирпичные стены заводоуправления. Около главной проходной висит мемориальная доска о Герое Советского Союза Иване Клещеве. Он помогал строить завод.

Никаких упоминаний о 1962 годе на заводских стенах нет, хотя несколько лет назад на здании заводоуправления еще была прикреплена памятная доска с изображенными простреленными цифрами «1962» и надписью: «Здесь началось стихийное выступление доведенных до отчаяния рабочих». Дальше несколько слов были стерты от времени и только в конце можно было различить слово «репрессиям». Но сегодня этой доски давно нет, и кто ее снял, в пресс-службе завода не могли сказать: это было давно, еще до их поступления на службу.

В поисках памяти о 1962 годе мы идем через железнодорожную колею. В глубине просторного парка виднелся фасад заводского Дома культуры, куда можно попасть еще и через подземный пешеходный переход, с козырька которого выступали рабочие. Но и здесь ничего не напоминает о 1962 годе.

На первом этаже Дома культуры музей. Тяжелые бордовые знамена под стеклом. Копии орденов Ленина и Красного знамени. Иконостас Героев Советского Союза, пожелтевшие газетные публикации с профилем Сталина на первой полосе и — ничего о событиях 1962 года.

— Мы не рассказываем о таком прошлом, — объяснила заведующая музеем Галина Захарова.

— Почему?

— Так получилось, — пожимает плечами Захарова. — Не принято у нас рассказывать о бунтах, мы больше о трудовой славе говорим. На этом нужно воспитывать поколение.

Дочь главного инженера

Лишь человек, хорошо знающий историю, в заводском музее может найти две фотографии людей, причастных к началу и продолжению забастовки. Одна фотография — директора завода Бориса Курочкина, того самого, что сказал рабочим про пирожки с ливером, который предложил кушать вместо мяса. И эта фраза стала искрой для начала широкой забастовки. На главной заводской проходной, куда забастовщики вышли из цехов, с ними пытался говорить главный инженер Сергей Ёлкин. В музее тоже есть его фото. Он — в модной болоньевой куртке и темном берете на седой голове: так обычно одевались научно-технические работники. Рабочие одевались проще. Многие из них в дни волнений изобрели свою, забастовочную одежду.

— Меня поразило, что в нашем районе стали появились рабочие без рубашек, в серых майках-алкоголичках» на тонких бретельках. Это считалось нижним бельем, которое надевали под рубашку его показывать было неприлично, и только закоренелые алкоголики в пьяном угаре ходили в разодранных, грязных майках, — рассказала Елена Перова, дочь Ёлкина. — В дни забастовки мама, которая работала экономистом на заводе, испугалась за нас и отправила со старшим братом к моей бабушке, которая жила далеко от завода, на другой окраине города. Поздно ночью мы поехали на трамвае. Трамвай был полностью забит людьми. Мама с братом еще втиснулись, а я стала задыхаться от боли — мне было лет семь или восемь — и тогда меня подняли вверх и стали передавать из рук в руки. Я до сих пор помню, как мне было страшно. Но меня аккуратно опустили в глубине трамвая, там была небольшая площадка, где можно было стоять. Так мы добрались до бабушки, ей было уже 80 лет. Мама уехала обратно домой, а нам с братом стало скучно.

— Что вы сделали?

— Мы удрали от бабушки и пошли через весь город пешком потому, что денег у нас на трамвай не было. Около моста мы увидели огромную толпу рабочих в майках-алкоголичках. Эти майки были серого цвета. Лица у рабочих были серого цвета. Угрюмые. Очень много знамен. Дохлая кошка на шесте и плакат: «При Ленине жила. При Сталине сохла. При Хрущеве сдохла». Танков я не видела.

В это время рабочих фотографировали сотрудники КГБ, переодетые в штатскую форму, чтобы потом отметить главных зачинщиков бунта и приобщить к уголовному делу.

— Вашего отца вызывали на допросы?

— Поймите, мы всю жизнь жили и боялись, что снова отца вызовут, что он уйдет и не вернется. Он никогда ничего не рассказывал и нам приказывал ничего не говорить. И мама моя тоже запрещала говорить, кто у нас бывает и что отец говорит. Люди в сером могут прийти — так говорила мама и я сейчас не могу рассказать вам о тех временах. Это все виноваты зэки, что работали расконвоированными на заводе, они первые начали громить. Потом студенты профтехучилища, что рядом было с заводом, стали все крушить и ломать. Это они, они виноваты. Отец пытался их успокоить. Рассказывают, что отец пытался уговорить рабочих не выступать, он залез на паровоз (или грузовик). Его оттуда стащили, хотели сжечь в паровозном котле, разорвали рубашку. Но его отбили другие рабочие, — говорила тихо дочь Ёлкина. Голос и руки ее дрожали.

— Вы дома видели разорванную рубашку отца?

— Я видела, как мама плакала и что-то шила.

— Что делал отец после забастовки?

— Моя мама, чтобы отца не сняли с работы «сделала» ему бюллетень.

— Что значит «сделала»?

— Оформила фальшивый больничный лист. Якобы он болеет, а на самом деле он не болел конечно. Через несколько недель отец вернулся к себе на работу, на ту же самую должность главного инженера. Проработал до самой пенсии, до 1984 года. Потом преподавал в институте, много читал. Однажды он упал около своего дома, зимой в мороз. Так он лежал до приезда скорой. Соседи ему принесли подушку. Инсульт у него был. Прожил он еще два года и умер.

— Отец оставил воспоминания? Может быть, к нему приходили участники восстания?

— Нет, он не оставил никаких воспоминаний об этих событиях. Знаю, что к нему приходил Сиуда. Но ничего о его визите не могу сказать.

Петр Сиуда — один из участников восстания, получил 12 лет тюрьмы, отсидел четыре года, вышел досрочно и в 90-х годах стал главным инициатором расследования расстрела рабочих. Сиуда погиб от рук неизвестных бандитов. Расследование его смерти результатов не принесло.

— Давайте я вам покажу свою выставку, — неожиданно предложила Елена Перова, которая окончила архитектурный институт и много лет проработала учителем ИЗО в детской художественной школе.

На картинах, что рисовала дочь главного инженера, лица женщин не имели четких контуров, они были затерты, смазаны черной краской.

— Организовывали ли выставки учеников, посвященные события 1962 года?

— Такого я не припомню. Не рисовали.

— А сегодняшние дети знают, что происходило на заводе?

— Некоторые, очевидно, знают.

«Ты из бунтарского города»

Специально о прошедших событиях никто из учителей детям не рассказывает — это не предусмотрено программой. Но многие местные учителя втихомолку гордятся своим заводом и тем, что там происходило.

Рядом с заводом находится школа №31.

— Однажды я спросила своих учеников: «Какие памятные историческое события происходили в нашем городе?» Мой ученик Михаил из шестого класса встал и рассказал про директора завода, который попрекнул ливерными пирожками, и про расстрелы, — говорит заместитель директора школы №31 Марина Рыбалкина. — Я была поражена, насколько хорошо дети знают историю своего города. Но я все же сказала своему ученику Мише, чтобы он был поосторожнее в своих рассказах — знаете, расстрел, кровь, все это для детской психики не очень хорошо. Да, у нас есть предмет — доноведение для младших классов. Но мы о события 1962 года не можем рассказывать, это не приветствуется это у нас ни в советское время, ни сегодня.

— Почему?

— Мои родители работали на заводе в то время, когда началось восстание, отец был в числе тех, кто вышел на улицу. А мама уехала заранее на Кубань к своим родителям потому, что я была маленькой и она постаралась вывезти меня пораньше из бастующего города. Так мы спаслись. А папа остался, шел по улице. Его пули не задели — это было счастьем. Потом родители воссоединились и снова вместе ходили работать на завод и долго обсуждали, как же так получилось, что люди пошли за справедливостью, а вернулись убитыми и ранеными. Многих хоронили тайно и как бы родственники погибших их не искали, в больницах им говорили, что нет таких. И несчастные люди уходили, не зная, что же случилось с их родными. Начались допросы, многих арестовали и все были напуганы, что придут и за ними. За моим отцом не пришли, но мы боялись сильно. Этот страх и одновременно радость от мимолетной свободы еще долго преследовала меня, когда я училась в институте на Кубани. Мне преподаватель говорил: «Ты из бунтарского города. Молчи». Я и сейчас молчу, но мне иногда все же хочется показать ученикам экспозицию в главном городском музее. Но — не могу.

— Что вам мешает?

— Не знаю по чьему распоряжению, но эта экспозиция давно закрыта и ее очень редко открывают, только по большой просьбе.

Шарики Победы на расстрельных списках

Экспозиция, посвященная событиям 1962 года размещена в музее истории Донского казачества, на первом этаже.

— Нам начальство запретило открывать эту комнату, — сказала экскурсовод, не называя своего имени во избежание увольнения.

— А кто ваше начальство?

— Директор музея, — ответила экскурсовод и, наконец, открыла комнату ключом потому, что мы настойчиво попросили осмотреть экспозицию. Замок поворачивался туго. В официальный музейный каталог эту экспозицию не включили, был негласный приказ директора музея Наталья Сединко, ослушаться которой никто не посмел. Единственным человеком, который противостоял ей, была экскурсовод Валентина Водяницкая, уволенная года три назад.

— Слишком я пользовалась популярностью у слушателей, — рассказала Водяницкая. — Люди приходили и узнавали, что я сидела в тюрьме 5 лет, а мой маленький сын был в интернате, пока я не вышла из заключения. Людей, приходивших в музей, поражала моя история. Никто особо не хотел смотреть на древних царей, многие люди приходили послушать рассказ о настоящей истории.

Сейчас комната пуста. Экскурсии давно не проводятся. А на полу лежали воздушные шарики.

— Мы ко Дню Победы готовимся, — объяснила экскурсовод и занялась важным для себя и администрации музея делом: стала надувать очередную партию сине-красных шаров. Неожиданно один из надутых шаров вырвался, закружился и ударился в красный постамент, где изображены фото людей, убитых и раненых на площади перед Атаманским дворцом.

Александра Москальченко, 23 года, после полученного ранения была ампутирована голень. Валентина Кобелева, 15 лет, ранена в ногу. Витя Савченко, 12 лет ранен в ногу.

Фото заключенных размещены отдельно. Колючая проволока пересекает крест-накрест, а за ней — лица людей, получившие разные сроки заключения. Есть на этом стенде и Валентина Водяницкая вместе со своим сыном.

Свидетельства о смерти людей, получивших огнестрельные ранения на площади, но выданных с другими диагнозами.

Неожиданно экскурсию прервала вбежавшая вторая экскурсовод:

— Вы наши шарики ко Дню Победы можете посбивать! — она кричала и наступала так стремительно, что пришлось выйти на улицу под присмотром двух экскурсоводов. Они возмущались, что мы не пошли смотреть экспозицию, посвященные царям на втором этаже музея истории Донского казачества, перед которым раскинулся Платовский сквер и площадь, куда пришли рабочие в поисках справедливости. А сейчас здесь играют дети, стригут газоны, гуляют матери со своими малышами. Посередине площади лежит тяжелый серый камень с крестом и датой: 2 июня 1962 года. Его пока никто не трогает, как и черный железный указатель о том, что на этой площади была расстреляна мирная демонстрация рабочих.